I. Бэла Краткий пересказ (10%)

Я ехал на перекладных из Тифлиса. Я нанял целых шесть быков и нескольких осетин для переезда через гору. А за моею тележкою четверка быков тащила другую как ни в чем не бывало, несмотря на то, что она была доверху накладена. За нею шел ее хозяин, покуривая из маленькой кабардинской трубочки, обделанной в серебро. На нем был офицерский сюртук без эполет и черкесская мохнатая шапка. Он казался лет пятидесяти; смуглый цвет лица его показывал, что оно давно знакомо с закавказским солнцем, и преждевременно поседевшие усы не соответствовали его твердой походке и бодрому виду.

Он сказал мне, азиаты ужасные бестии, и обманывают меня. Видно, что на Кавказе я недавно, в отличие от него. Он не согласился со мной насчет погоды, предсказав бурю. Позже и вправду пахнул сырой, холодный ветер и пошел мелкий дождь.

Мы приютились у огня в одной набитой людьми сакле. Он, Максим Максимыч, стал рассказывать мне, что раз прибыл к ним офицер, молодой человек лет двадцати пяти:

– Тоненький, беленький, мундир новенький. Его звали Григорием Александровичем Печориным. Славный малый, только немножко странен. В холод целый день на охоте. А другой раз сидит у себя в комнате, уверяет, что простудился; бывало, по целым часам молчит, зато как рассказывает, так животики надорвешь со смеха… С год он был у нас. Наделал он хлопот, бывают люди, с которыми случаются необыкновенные вещи!

Недалеко жил один князь. Сынишка его, лет пятнадцати, Азамат, ужасно падок был на деньги. Раз князь зовет нас на свадьбу. Мы поехали. На свадьбе к Печорину подошла меньшая дочь хозяина - Бэла, девушка лет шестнадцати. Понравились они друг другу. Она была хороша: высокая, тоненькая, глаза черные, так и заглядывали нам в душу.

Также на свадьбе был Казбич. Рожа у него была самая разбойничья: маленький, сухой, широкоплечий… А уж ловок-то был, как бес! А лошадь его славилась в целой Кабарде.

Я вышел освежиться и вдруг слышу голоса: Азамат упрашивал Казбича продать ему лошадь. И даже предложил украсть ради этого сестру! Но Казбич отказался, и началась драка. Казбич сбежал, мы уехали в крепость. И зря я рассказал Печорину об их разговоре.

Позже Печорин начал постоянно хвалить лошадь Казбича при Азамате. А потом предложил тому добыть лошадь за его сестру. Азамат согласился и привез на следующий день связанную сестру. Печорин же, когда Казбич привез провиант, выкрал его лошадь и передал Азамату, а тот скрылся и дальнейшая его судьба не известна.

Целую ночь плакал Казбич, узнав что Азамат увез его лошадь.

Узнав о случившемся, пошел я к Печорину, чтобы прекратить это дрянное дело. Но тот отказался, сказав, что Казбич все равно разбойник – его не жалко, а девушке будет лучше с ним, чем в диком ауле. Я смолчал, крыть особо было нечем.

Григорий Александрович каждый день дарил ей что-нибудь: первые дни она молча гордо отталкивала подарки. Долго бился он с нею, так что решился на последнее средство – сказал, что она свободна, а он виновен и пойдет искать смерть в наказание. Это растопило сердце Бэлы, она призналась, что он ей сразу понравился.

Позже мы узнали, что Казбич за лошадь убил ее отца.

Ночь кончилась, мы тронулись в путь; нам должно было спускаться еще верст пять по обледеневшим скалам и топкому снегу, чтоб достигнуть станции Коби. Лошади измучились, мы продрогли. Снова наступила буря и нам пришлось свернуть до скудного приюта, состоящего из двух саклей.

Я хотел узнать продолжение истории. Максим Максимович продолжил:

– Славная была девочка, эта Бэла! Была мне как дочь. Месяца четыре все шло как нельзя лучше. Но Григорий Александрович стал все чаще пропадать на охоте. Это печалило Бэлу и решил я ее утешить, пригласив погулять.

Вдруг видим скачет кто-то вдалеке, и узнали мы Казбича. Четверть часа спустя Печорин вернулся с охоты; Бэла бросилась ему на шею. Печорин задумался. «Да, – отвечал он, – Бэла, с нынешнего дня ты не должна более ходить на крепостной вал».

Вечером я имел с ним длинное объяснение: мне было досадно, что он переменился к этой бедной девочке. Он ответил: «несчастный характер у меня; я и сам не менее несчастлив. В первой моей молодости я стал наслаждаться бешено всеми удовольствиями, и, разумеется, удовольствия мне опротивели. Скоро и общество мне надоело; я влюблялся в светских красавиц и был любим, – но сердце осталось пусто… Я стал учиться – науки также надоели; я видел что самые счастливые люди – невежды. Мне стало скучно… Вскоре перевели меня на Кавказ: это самое счастливое время моей жизни. Но и к опасности я начал привыкать. Когда я увидел Бэлу, я подумал, что она ангел… Я опять ошибся: я за нее отдам жизнь, – только мне с нею скучно… Мне осталось одно средство: путешествовать».

Казбич не являлся снова. Вот раз вытащил Печорин меня на охоту. По пути назад слышим выстрел… Смотрим: летит стремглав всадник и держит что-то белое на седле. Печорин выстрелил, и пуля перебила заднюю ногу лошади. Казбич соскочил, и тогда мы увидели, что он держал на руках Бэлу… Я выстрелил… Когда дым рассеялся, на земле лежала раненая лошадь и возле нее Бэла; а Казбич, раненный в плечо, убежал. Бэла лежала неподвижно, и кровь лилась из раны на спине ручьями… Она была без памяти.

Как случилось это? Она вышла из крепости. Казбич подкрался, – цап-царап ее и тягу.

Мы отвезли раненую к Печорину. Бэла еще два дня прожила, долго мучилась. Около десяти часов вечера она пришла в себя. – «Я умру!» – сказала она. Как ей не хотелось умирать!.. К утру бред прошел и она начала печалиться о том, что она не христианка и что иная женщина будет в раю Печорину подругой. Но креститься отказалась.

Настала другая ночь. Она ужасно мучилась, стонала. Перед утром стала она чувствовать тоску смерти, начала метаться, сбила перевязку, и кровь потекла снова. Когда перевязали рану, она на минуту успокоилась и начала просить Печорина, чтоб он ее поцеловал. Она крепко обвила его шею дрожащими руками, будто в этом поцелуе хотела передать ему свою душу… Нет, она хорошо сделала, что умерла: ну, что бы с ней сталось, если б Григорий Александрович ее покинул? А это бы случилось…

Половину следующего дня она была тиха, молчалива и послушна. После полудня она начала томиться жаждой. Только она испила воды, как ей стало легче, а минуты через три она скончалась. На другой день рано утром мы ее похоронили за крепостью. Лицо Печорина ничего не выражало особенного, и мне стало досадно: я бы на его месте умер с горя. Печорин был долго нездоров, исхудал. Месяца три спустя он уехал в Грузию.